И малое станет большим, и большое – малым - Дана Гельдэ

«Вот мы и приехали. Теперь мы ваши бедные родственники и будем жить у вас. Наших денег хватило только на билет, подарки и гостинцы купить не смогли» – с этими словами тетя заходила в мой дом. Мама вышла поприветствовать приехавших, обнимая и целуя гостей, утешала их, приговаривая: «От вас никто и не ждал подарков. С приездом, мои дорогие!»

Теперь, когда мама жила со мной, функция «опекуна» Марьям автоматически перелегла на мои плечи. Я не знаю, как некоторым людям удается стать манипуляторами, подчинить многих, выполнять их задачи? Моя тетя была мастером в этом деле.

Привыкшая в своей жизни все до мелочей планировать, мне хотелось сделать это и для тети: «Я узнала, что нужно сначала пройти медосмотр, сходить в администрацию сельского совета, в паспортный стол, в пенсионный отдел. Машину я заказала к 8:00». «Хорошо, с завтрашнего дня начнем. Дашь нам деньги на дорогу и за медосмотр заплатить?» – спросила тетя. «Да, конечно, оставлю» – кивнула я.

Через месяц, когда были собраны все документы и было получено российское гражданство, тетя с сыном прописалась в нашем доме. Первый пункт тетиного плана был выполнен, был еще и второй… О нем я еще не знала.

Вскоре мама заговорила со мной о племяннике: «Итилю нужно высшее образование, на это нужны деньги, их у твоей тети сейчас нет, ты должна помочь родным. Возьми в долг у фермеров, когда получим деньги за дом, рассчитаемся с ними. Да, твоя свекровь сказала, что ты копишь доллары. Может их достанешь?».

Да, иногда я копила деньги на какую-либо покупку, но они были уже израсходованы на похороны. Долларов у меня уже не было, а свекрови просто нужно было подлить масла в огонь. Тут, ко мне пришло запоздалое понимание того, что тетка заранее запланировала воспользоваться деньгами старшей сестры для обучения своего сына.

Несамостоятельная Марьям была несколько лет на иждивении у средней сестры, и той, наверное, надоело ее тянуть. Младшая сестрица так и жила всю свою сознательную жизнь между двумя старшими сестрами, между Казахстаном и Россией, то и дело сходясь и разводясь с мужем. Мне казалось, что даже железнодорожные контейнеры матерились, громыхая, когда выплевывали из себя разбитую такой жизнью мебель и затасканные переездами мешки.

«Бедному стоит улыбнуться, как он начинает просить заплатку на свой чапан (халат)» – подумала я бабушкиными словами. Вслух ответила им иначе: „Фермеры дадут только под проценты. Мой муж – безработный, доход моей семьи – одна моя зарплата. Для меня любой кредит – это риск. Итиль должен понять, если нет денег на учебу сейчас, то нужно идти сначала в армию, потом можно будет работать и учиться заочно, или вечерне“. Молчавшая до этой фразы, тетя, агрессивно набросилась на меня: „Когда вырастет твой сын, ты все сделаешь, чтобы он не пошел в армию. Вот и я делаю, что могу“. Мне приходилось сдерживать себя, чтобы не переходить в другую тональность: „Да, только ты ничего не делаешь, а заставляешь меня лезть в долг. А насчет нас, ты ошибаешься. Когда Тимур вырастет, он пойдет в армию, а потом будет работать и оплачивать свою учебу сам. Просить денег он ни у кого не будет, даже у меня. Я так воспитана и детей этому учу. Мой сын будет рассчитывать только на свои силы“. „Если ты не хочешь помочь тете, то ты мне не дочь, я оставлю тебя без наследства, ни копейки от меня не получишь!“ – раздраженно кричала на меня мама, потом она отвернулась и сквозь зубы сказала: „Лучше бы ты сдохла в детстве от бронхиальной астмы!“ От этих, режущих мою душу слов, пережив вновь ее нелюбовь ко мне, устало сказала ей: " Мама, я тоже мать. Но, как мать, я тебя не понимаю». Жить под одной крышей с обозленными родственниками становилось невыносимо. Марьям закатывала скандалы и истерики, мама утешала ее и ругала меня, Итиль спорил не хуже женщин, конфликт разрастался.

В меня кидали бомбы, разрываяИзмученное сердце на куски…Мне было не до ада или рая,Лишь боль, что не подал никто руки…Я пробовала жить всегда открыто,Как на листе понятным шрифтом стих…Теперь последней каплею убита…Мне не простили… Я простила их…

(Ирина Самарина-Лабиринт)

Ситуация тех дней мне напомнила седьмой класс, когда одноклассники объявляли мне бойкот за бойкотом, только потому, что я была дочерью директора школы. Им казалось, что я всюду выведывала информацию, а потом «стучала» на всех своей маме, которую, на самом деле, почти не видела дома. Эти обвинения были несправедливыми, и я пыталась доказать им свою невиновность.

Моя бабушка сказала мне тогда: «Cъел волк – не съел, про него, все равно, все будут говорить, что его пасть в крови!» Если толпа решила, что ты в чем-то виновата – не доказывай им ничего, они не услышат тебя. Не иди против них, пережди время, когда они сами поймут, что поступают неправильно! Доказывать нужно делом! Учись хорошо, добивайся высоких результатов, поступи в институт, хорошо учись. Вот тогда они поймут, что твои оценки заработаны честно!» На тот момент, ее слова я поняла так, что для меня будет лучше, если начну игнорировать, перестану оправдываться, они не будут меня донимать.

Не угадала… Дети бывают очень жестокими, они не унимались и во втором случае, я замкнулась и уходила в свой мир.

Кто-то сказал: «Даже сильные становятся побежденными толпой немощных.» Их была толпа, а я – всего лишь, слабым одиноким подростком. Никто не замечал моих страданий, в первую очередь, не замечала этого моя мать! Мне не хватало ее поддержки! Мне не хватало ЕЁ!

Тогда я для себя решила, что если взрослые не видят, как мне сейчас плохо, то они и не заметят, если меня не станет совсем. Частенько я оставалась наедине с этими мыслями. Как всегда, дома никого не было: родители – на работе, брат – или на секции, или играл где-то с пацанами.

По телевизору показывали многосерийный фильм о сибирском селе, который смотрели все сельчане. В одной серии героиня, из-за семейных проблем, повесилась. В моих глазах, запечатлелись, крупным планом, ее полосатые носки, на болтавшихся в воздухе ногах. На следующий день на перемене мальчишки показали как делаются удавки, петли, на которых вешаются. Я – девочка сообразительная, и поэтому быстро запомнила, как ее нужно было завязать.

В тот день я сама себе сказала: «Лучше сдохнуть, чем быть никому не нужной!» Взяв в руки петлю, я сначала задумалась.

Отбросив свои эмоции, стала раскладывать в голове с холодным расчетом то, как все это произойдет и что будет после меня. Первые, о ком я подумала, это были бабушка и папа, для которых моя смерть будет страшным горем, мне стало их жаль. Вспомнились бабушкины слова, сказанные раньше: «Девочка моя, даже за спиной хана злые люди показывали кулак. Иди гордо и с достоинством. Покажи им силу своего духа!»

Умываясь горячими слезами, медленно, одеревеневшими от страха пальцами, я развязала тот узел и убрала бельевую веревку обратно в ящик.

Но, этот бойкот делался уже по-взрослому! Моя мать весь накопившийся, скрывавшийся глубоко, как нарыв, гнев выплеснула мне в самую душу. Эти слова меня обожгли и больно ранили.

Сразу вспомнилось безрадостное детство, в котором не было материнской любви, и мне приходилось только наблюдать ее нежность, направленную на брата.

Помню себя, в ожидании маминой коленки. Мы в большой комнате смотрели телевизор, а братик лежал на диване, головой на коленях мамы. Она гладила его волосы, целовала. Я, как неродная, искоса наблюдала за ними, ждала, когда он уйдет оттуда. Наконец-то… О! Чудо! Они становятся пустыми, и я бегу, чтобы так же лечь головой на них. Я уже в метре от нее… Мама, с раздражением в голосе, останавливает меня на лету фразой: «Ты куда бежишь? Большая уже! Сиди в кресле!»

Мою маму многие считали очень мудрой женщиной. Она была хорошим педагогом, психологом, директором школы, но материнской и женской мягкости, такта ей не хватило сначала в воспитании, а потом, чтобы понять, что из-за капризной и жадной сестры, она теряла свою родную дочь, возможно, навсегда. Для других мама всегда была советчиком, учила правильно выстраивать взаимоотношения в семьях… но, не слыша себя от злости, разрушала осколок своей семьи. Она продолжала кричать мне: «Уеду на Родину, не хочу с тобой жить, ты – неблагодарная дочь! В твоем доме всё мое, это я тебе купила приданное! Все заберу, ничего не оставлю!»

Отпрыск тети ехидно заметил: «Мы даже можем тебя лишить квартиры, ты нас сама прописала». В эти минуты моё тело сковывало от стресса. Я стояла, словно, каменный истукан, внутри которого пряталась и выгорала душа, а ее, вдобавок, неистово «скребли кошки». Эти «твари» царапали безжалостно, оставляя длинными когтями свои глубокие отметины.

Хотелось расплакаться, но, вряд ли кто из них пожалел бы меня. Поэтому, собрав силы, я с ухмылкой ответила Итилю: «Да, но права на нее уже давно юридически оформлены на членов моей семьи, это общедолевая собственность и я могу выписать вас с такой же легкостью, как и прописала.»